Сергей Юрский: «Я не захотел быть Апостолом Павлом, но сыграл Сталина»
Во время недавнего визита в Одессу «Комсомолке» удалось пообщаться со знаменитым актером кино и театра, режиссером, писателем, первым исполнителем роли Остапа Бендера и просто невероятно интересным человеком.
- Сергей Юрьевич, однажды вы сказали, что у вас в Одессе есть друзья, расскажите, что вас связывает с этим городом?
- Впервые в Одессу я попал в связи со съемками фильма «Золотой теленок». Это было, худо-бедно, сорок три года назад. С этим городом меня, прежде всего, связывает литература. В отношении Одессы используется выражение «Жемчужина у моря», у Жаботинского сказано «Жемчужина космоса». Несомненно, эти выражения можно применить к литературным талантам, которые произошли отсюда. Одесские литераторы на меня фундаментально повлияли. Первым был Валентин Катаев и его «Белеет парус одинокий» - произведение моего детства, которое брало за душу, я знал его наизусть. Затем Ильф и Петров и моя роль Остапа Бендера. Это тоже громадная часть моей жизни. Это и Исаак Бабель, и Владимир Жаботинский. Я узнал, что один из лучших романов его об Одессе, мой любимый «Пятеро» недавно поставили в вашем городе и я очень этому рад. Вот это и есть мои одесские друзья. Великие сегодняшние одесситы – тоже мои друзья, например Миша Жванецкий. Когда-то мы необыкновенно тесно с ним общались, сейчас, правда, общение стало редким. А вообще, клуб одесситов неисчерпаем и многих из них я знаю.
- Как у вас возникло желание сыграть вождя народов в спектакле «Ужин у товарища Сталина»?
- Желание возникло не у меня, а у автора пьесы Иона Друце, молдавского русскоязычного писателя. Эта его идея меня огорошила. Сначала он предложил мне сыграть Апостола Павла в его одноименной пьесе. Она показалась мне благородной, но скорее проповедью с кафедры, чем драматическим произведением. После этой истории с Павлом Друце предложил мне пьесу, посвященную Сталину. Но я несколько изменил ее. Все, что в пьесе есть абсурдистского – это было от меня и автор, будучи человеком принципиальным, долго не соглашался на эту работу. Однако когда Друце согласился, сказал, что я буду отвечать сам за внесенные изменения.
- Как вы все-таки решились на эту роль, в особенности после того, как в адрес Сталина стали злословить на кануне его 125-летия?
- «Слюнявая» интеллигентская позиция, которая есть у многих моих знакомых «Ты себя, Сережа, погубишь, если свяжешься с этой фигурой, его нужно забыть, вычеркнуть. Он упырь, дьявол» для меня не приемлема и кажется очень опасной. Это так же, как иметь на теле нарыв, но, стыдясь его показать или боясь операции, закрывать и замазывать сверху. С другой же стороны – вылезающее сегодняшнее сталинистское направление мысли даже не у отдельных групп людей, а в целом обществе так же вызывает у меня ощущение ужаса. Потому что из сталинизма может вырасти новый русский фашизм. То, что я хотел развить в этом спектакле: сталинизм и Сталин – это сходные явления, но абсолютно разные. Сталинизм – это то, что в обществе растворено, а вот с каких пор – с момента, как Сталин стал первым секретарем, с 1917 года или с времен Ивана Грозного – вот этот вопрос меня чрезвычайно занимает. Человек, который мог приказывать миллионам людей, в результате оказался бессильным. Это и есть драматическая абсурдистская история. Он хотел просто поужинать, съесть кусок мяса, выпить вина хорошего, певицу послушать. Но у него ничего не получилось: отравленный вечер, несостоявшийся концерт, в комической форме все начинает рушиться. И в результате он говорит: «Тогда давайте мне списки врагов народа!» Я хотел показать Сталина как жертву сталинизма.
- А что было раньше: желание сыграть Иосифа Виссарионовича или ваш портрет у Екатерины Рождественской?
- Мы уже начали работать над спектаклем, но я все сомневался, как мне сделать Сталина. А тут предложила сделать портрет Рождественская. И она легко согласилась на образ вождя, предложенный мной. Нашли портрет, сделали грим, очень хороший парик. Мне этот образ понравился. Потом этот парк, правда, у нас украли. Очень жаль, поскольку он был замечательный. Для спектакля уже сделали другой.
- В интервью на радио «Эхо Москвы» вы сказали, что «театр абсурда» помогает пробить глухоту и слепоту зрителей. Поэтому так много работаете с этим жанром?
- Нет, я это делаю не для того, чтобы пробивать глухоту зрителя. Мой путь к абсурду начался очень давно. Эжен Ионеско, основоположник абсурдизма, меня поразил. Я перевел его пьесы. А потом и начал работать с этим жанром на сцене: первыми работами были «Крокодил» и «Игрок» Достоевского, затем были «Стулья» Ионеско. А дальше я поставил пьесы «Провокация» и «Предбанник» нового автора Игоря Вацетиса (псевдоним Сергея Юрского, под которым он публикует свои пьесы – прим. авт.). Так же я снял фильм «По поводу Лысой певицы» по Ионеско и так далее. И фактически все, что я делал, в том числе и «Ужин у товарища Сталина» - это, конечно, все инструмент, который часть меня или я часть его.
- Вы много пишете, публикуетесь. Над чем сейчас работаете?
- Сейчас собираю материал для следующей книги. Я хочу написать нечто, соединяющее сразу несколько разностильных произведений. Например, что-то в духе Чапека «Как это делается?». Как делается кино, как делается театр и так далее. Потому что непонятно, что и кто за этим стоит. Сейчас на сцене орудуют «затейники», которые создают инсталляции, но сцена - это не площадка для инсталляций. Декорации сейчас создаются красивые, но играть в них актеру невозможно и неудобно, а зрителю они легко понятны. Однако все должно читаться не в декорациях, а в чувствах и эмоциях артистов. Это я и попытаюсь объяснить в своей работе.
